На этой неделе вопрос программы U talk задает Хавьер из Испании:
“Почему страны-члены ЕС сталкиваются с исчезновением модели государства всеобщего благосостояния? Как вы объясните то, что мы теряем завоевания скандинава Улофа Пальме, британской Лейбористской партии или немецких социал-демократов с точки зрения занятости, пенсионного и медицинского обеспечения?”
Ответить на этот вопрос мы попросили Анри Стердиньяка, директора департамента экономики глобализации Французской обсерватории экономической конъюнктуры:
“С самого начала существовали две концепции Европы: одни считали, что европейское строительство должно позволить европейским странам защищать, развивать европейскую социальную модель, которая является компромиссом между капитализмом и социализмом и характеризуется более высоким уровнем государственных и социальных расходов, защитным трудовым законодательством и сильным перераспределением.
Другие, наоборот, видели цель европейского строительства в том, чтобы заставить страны перейти к англо-саксонской либеральной модели. Они считали, что необходимо осуществить либеральные реформы и сократить социальную защиту, снизить государственные расходы и добиться дерегулирования рынка труда. И этот, второй, подход постепенно стал преобладающим в Европе. Он поддерживается правящими классами, европейским технократией, он усилился со вступлением в Евросоюз Великобритании, а затем новых членов ЕС с Востока. В итоге Европа оказалась во власти либеральной мысли, и европейские левые не смогли дать ей отпор.
В некоторых государствах, особенно – в северных странах и в Германии, левые и профсоюзы согласились участвовать в экономическом соревновании и приняли снижение социальной защищенности, урезание заработной платы во имя сохранения конкурентоспособности, но опыт показывает, что это приводит к снижению роста и увеличению неравенства в Европе.
Так что сегодня, после финансового кризиса, главный вопрос состоит в том, продолжим ли мы политику жесткой экономии и сокращения расходов на социальные нужды? Будем ли мы призывать трудящихся всех стран бороться друг с другом, соглашаясь на снижение зарплат? Сохраним ли в качестве цели либеральную модель с доминированием финансовых рынков? Или, на уровне Европы, мы будем стремиться к другому европейскому строительству – более социальному, более солидарному, более экологичному, при котором мы ставим перед собой социальные цели, например – минимальный доход и минимальная зарплата, уровень которых рассчитывается в зависимости от среднего дохода по стране? Принимаем ли мы соответствующие нормы по пенсиям, детской бедности, по безработице, чтобы Европа снова стала популярным проектом?”