Я и только я: Селия Пол, одинокая художница-автопортретистка, выставляется в Варшаве

Британская художница Силия Пол говорит, что редко выходит из дома. Ей ближе привычная обстановка ее студии в центре Лондона. Это одновременно и ее дом, и необходимая крепость уединения для человека, который постоянно всматривается в себя.

И именно поэтому ее недавняя поездка в Польшу стала особенной: в Музее современного искусства в Варшаве она — одна из нескольких художниц, чьи работы вошли в новую выставку «Женский вопрос 1550-2025».

В марте 2025 года журнал The New York Review of Books опубликовал ее эссе «Painting Myself», где она размышляет о женском взгляде, о формировании идентичности через творчество и о том, как женщины воспринимаются и представлены в культуре и искусстве.

Будучи моделью и музой у мужчин-художников, Пол признается, что потребовалась смелость, чтобы начать писать себя. Мы начали наш длинный разговор с вопросов о том, как она сама смотрит на свою биографию, на отношения с возлюбленным Люсианом Фрейдом и на самые важные связи в ее жизни.

Euronews Culture: Кто вы? Это вопрос, на который вам легко ответить?

Силия Пол: В целом да. Я могу просто сказать: я Силия Пол. Конечно, я художница, безусловно. Я рисую почти каждый день своей жизни с 15 лет. Да, все остальное вторично.

Вы сами себе муза?

Конечно. Хотя... слово «муза» стало довольно затертым. Но я пишу себя так же, как и людей, которых хорошо знаю.

Сложно ли писать себя и, возможно, слушать критику?

Критики я не боюсь — иначе нельзя. Но я всегда сомневаюсь в себе, и мне понадобилось много времени, чтобы решиться писать себя. Я могла писать людей, которых хорошо знала, но не могла писать себя, пока не повзрослела.

Почему?

Отчасти из-за самого зеркала: перед ним нужно сидеть совершенно неподвижно. Когда пишешь другого человека, он всегда чуть-чуть движется, может отвернуть голову, а в зеркале этого не сделать... в этом есть напряжение — взгляд в зеркало. Но когда я стала старше, начала опираться на фотографии и картины с моим изображением, и таким образом получила внешний взгляд на себя, который оказался и проще, и почему-то ближе к тому, что я чувствую внутри.

Какая была Силия Пол до того, как набралась смелости писать себя, и какой стала после?

Я была ребенком, так что, конечно, другой. Я вообще родилась в Индии. Мои родители были миссионерами, христианскими миссионерами. Когда мы вернулись в Англию, мне было пять, отец возглавил евангелическое христианское сообщество в одном из самых красивых уголков страны, на западе, у моря. В подростковые годы природа становилась для меня все важнее. Мои самые ранние работы были о красоте природы — не пейзажи, а цветы и найденные предметы, из которых я составляла натюрморты. Именно это и привело меня в Слейд [Школа изящных искусств], когда мне было всего 16. Так я из очень глухого уголка Девона переехала в центр Лондона в 16 лет, где оказалась очень одинока. И я сместилась от работы с натурой к работе с людьми, потому что упор делался на рисунок с натуры, на обнаженную модель. Так я заинтересовалась изображением людей.

Но настоящий прорыв случился, когда я стала писать мать. Она начала позировать мне, когда мне было 17, и я поняла: вот она, моя тема, моя мать — моя главная тема. И она продолжала сидеть для меня два раза в неделю в течение 30 лет, пока не стала слишком старой, чтобы подниматься по восьмидесяти ступеням в мою мастерскую.

Что в вашей матери привлекало вас больше всего?

Важно писать то, что имеет значение для самого художника. Если тебе нечего срочно высказать, нет смысла писать, а самым важным для меня человеком была моя мать. Думаю, это видно во всех великих портретах: когда художник любит модель, происходит нечто иное. Это видно, например, в картинах Рембрандта с его матерью. Мне хотелось такой же интенсивности.

Вы вкладываете в свои картины и романтическую любовь?

В последнее время да, а раньше... Я одна из пяти сестер, и я писала их, особенно младшую, Кейт. Но когда я обращалась к теме романтической любви, я не работала с натуры. Я опиралась либо на живопись — я много думала, например, о картине Джорджоне «Гроза», пожалуй, одном из самых романтических изображений мужчины и женщины, или на фотографии. Я писала по фотографиям нас с Люсианом Фрейдом, моим возлюбленным: мы познакомились, когда мне было 18, в Слейде, где он преподавал, ему было 55. У нас были долгие отношения, и поначалу я была очень в него влюблена.

Что вы узнаете о себе во время работы?

Каждый раз, когда я беру кисть и начинаю писать, это ощущается как кризис, как вопрос жизни и смерти.

Почему это того стоит?

Потому что я пытаюсь добиться интенсивности, поймать момент на ходу. Время удивительная вещь. С самого начала у меня было это чувство, я бы сказала, жизни и смерти. Думаю, это связано с тем, что я выросла в религиозной семье, с ощущением, что... эта жизнь не вечна.

Вы считаете себя религиозной?

Это очень трудный вопрос... Я предпочитаю слово «духовная». В искусстве для меня действительно важно только духовное. Меня привлекает неподвижность в картине, в произведении искусства. Это качество я ищу. И красота.

Что вам больше всего нравится в ваших картинах?

Должна быть подлинная эмоция, ее трудно определить, но фальшь сразу чувствуется. Я не о том, сделано ли это с помощью ИИ, а о том, когда чувство ложное и, возможно, у человека не было необходимости писать эту картину. Необходимость произведения искусства ощущается, и именно этого я ищу.

А какое чувство вы видите, когда смотрите на свои прежние картины?

Я всегда стараюсь много думать о том, где я сейчас в жизни и что для меня сейчас важно. И это постоянно меняется. Три года назад умер мой муж, Стивен Купфер, и многое из того, что я делала после, стало о горе, потому что за несколько лет ушли Люсиан Фрейд, моя мать и Стивен. Эти трое были для меня чрезвычайно важны. Поэтому во всех работах я много думала о горе и о прошлом. И, кажется, я постепенно от этого отхожу и хочу двигаться к чему-то более нежному и сострадательному.

Спустя годы вы иначе смотрите на горе?

Каждый, кто пережил утрату, знает, что она накатывает волнами и что после этого уже ничто не бывает прежним. Но странным образом я почувствовала большую свободу, потому что теперь я совсем одна. И это по-настоящему захватывающе — быть наедине с собой. Я могу делать, что хочу, когда хочу. Моя работа становится сильнее, масштабнее, дерзновеннее. Пока говорю с вами, я буквально мечтаю вернуться в мастерскую (улыбается).

Вы говорили до нашей беседы, что редко выходите и мало путешествуете. Спокойствие вы находите у себя, в мастерской?

Да. Я работаю в одной и той же студии в Блумсбери, прямо напротив Британского музея, окна выходят на его площадь. Я там с двадцати двух лет. Не думаю, что смогла бы так же работать где-то еще. Это улица, на которой я живу, моя мастерская это и мой дом; это одна из самых шумных улиц Лондона, но в мастерской каким-то образом царит необыкновенная тишина благодаря всем тем, кто сидел для меня молча, ведь я всегда пишу в тишине. И из-за того, сколько времени я провела одна в размышлениях. Кажется, с детства во мне есть это качество неподвижности: даже совсем маленькой, в саду в Индии, я могла сидеть часами, не шевелясь, что для ребенка довольно необычно, ведь обычно дети очень подвижные, а я такой не была.

А внутри вы тоже спокойны? Или внутри у вас хаос?

Нет. Я тревожный человек, много переживаю, главным образом из-за живописи. Я не считаю себя хаотичной: я очень строго мыслю, много читаю, и в моей работе много идей.

Давайте поговорим об этой выставке. Мы в Варшаве, и она действительно особенная: здесь только работы художниц. Какие у вас ощущения от того, что ваша картина среди работ стольких замечательных художниц и что вы тоже здесь?

Меня особенно поражает, что за каждое произведение здесь пришлось бороться. Женщине-художнице приходится отстаивать свободу совсем иначе, чем мужчине. По-прежнему существует ожидание, что женщина должна быть заботящейся, поддерживающей — независимо от статуса или профессии, — и потому каждой, кто создал здесь работу, пришлось бороться за свое пространство.

Картины Силии Пол выставлены в Музее современного искусства в Варшаве в рамкахЖенский вопрос 1550-2025которая продлится до 3 мая 2026 года.