Эмманюэль Каррер — французский писатель, режиссер, автор романа о жизни Эдуарда Лимонова. Сейчас он следит за процессом по делу о терактах 13 ноября 2015 в Париже как судебный корреспондент. Euronews поговорил с ним.
Эмманюэль Каррер — писатель, режиссер и лауреат многих международных премий по литературе. В эксклюзивном интервью Euronews он рассказал о процессе по делу терактов 13 ноября 2015 года в Париже, за которым следит как судебный корреспондент.
Здравствуйте, Эмманюэль Каррер.
Здравствуйте.
В вашей последней книге «Йога» вы говорите об атаке на Charlie Hebdo. Она грубо врывается в ваш рассказ. Возможно, вы участвовали или следили за тем, как отдавали дань уважения Самюэлю Пати, учителю, убитому за то, что он показал карикатуры на пророка Мухаммеда на уроке, посвященном свободе слова. Как, по-вашему, можно примирить эту священную свободу слова с необходимой свободой вероисповедания? Это же тоже свобода. Религию можно критиковать? Как богохульствовать, не оскорбляя других?
Большой вопрос. Абсолютно точно, право на богохульство — часть нашей республиканской и дореспубликанской традиции. О нем говорит, например, Вольтер. Несмотря ни на что, я смотрю на него как на что-то неотчуждаемое. Оно включает в себя риск обиды. Можно говорить, конечно, что нужно уважать одно, не забывая о другом, но, выбирая между двумя, я всё-таки предпочту свободу мысли и слова.
Это уклончивый ответ, но да, я буду на стороне свободы слова любой ценой.
Вы сейчас следите за процессом по делу о терактах ноября 2015 как колумнист французского еженедельника. Это тема для вашей следующей книги? Если это так, вы уже знаете, какую форму она примет? Вы осмелитесь, как в ваших предыдущих книгах, смешать вымысел, даже автофикшн, с этой очень суровой реальностью теракта в «Батаклане», который стал национальной травмой. Вы могли бы присвоить это себе?
Я совсем не уверен, что результатом этого станет книга. Но это возможно. Несмотря ни на что, я держу мысль об этом в голове, не имея ни малейшей идеи, какую форму она может принять. Сейчас мы в самом начале, это было бы абсолютно преждевременно. Добавить к этому что-то, вымысел или документальный вымысел, это не было бы... На самом деле, я такого никогда такого не делал. Когда я писал «Изверга», в нем вообще не было вымысла.
Что вам запомнилось за этот первый месяц процесса? Какое ваше главное впечатление?
Скоро закончится период, очень особенный цикл — свидетельские показания гражданских истцов, то есть выживших, спасшихся, семей жертв. Всё это имеет невероятную эмоциональную интенсивность. Все мы, все, кто следит за процессом, обессилены. Иногда мы приходим домой и начинаем плакать, потому что это ужасно.
Это ужасно, но не только. Мы также свидетели моментов исключительной и восхитительной человечности. Скоро мы перейдем к допросу обвиняемых. Так что мы переместимся в совершенно другое измерение. Этот процесс — поразительный, потому что на нём в течение девяти месяцев пытаются во всех смыслах и со всех сторон рассмотреть то, что произошло всего лишь за несколько часов ночью 13 ноября. Поэтому это что-то невероятно эмоционально тяжелое, но одновременно еще и захватывающее.
Чего вы ждете от этого процесса? Если от него можно ожидать чего-то особенного.
Это забавно, потому что этот же вопрос задают всем гражданским истцам, которые дают показания. В конце каждый отвечает на вопрос «Чего вы ждете от процесса?». Ответ, который мог бы быть моим: правосудие должно восторжествовать. Приговоры должны быть соразмерны деяниям; мы знаем, что люди на скамье подсудимых — не те, кто убивали. Это совершенно не оправдывает их, но они никого не убивали. Те, кто убивали, — мертвы.
Кроме того, приговор должен быть вынесен согласно нормам права. Этому процессу придало бы чести, если бы он прошел хорошо, если бы обвиняемые получили хорошую защиту. Этого требуют все, даже те, кто пострадали больше всех.
Есть еще мысль о том, что так можно лучше понять вещи, которые позволили бы предотвратить другие теракты. Я не до конца в это верю, но всё-таки.
И потом, некоторые говорят, — и, наверное, во мне это отзывается больше всего, — его цель — составить коллективное повествование об этом событии. Возможно это профессиональная деформация.
Да, я как раз хотел поговорить о точке зрения писателя.
Да, но это не только моя точка зрения. Так думают многие из тех, кто дает показания. Они говорят, что для них это один из важных аспектов.
Рассказать.
Да, потому что до настоящего времени у каждого была свое повествование. Услышать истории других — это очень важно и очень ценно. Такое значение этому измерению придает не только моя профессиональная деформация.
Последний вопрос. Лао-Цзы мог бы сказать: «Цель не в самой цели, а в пути к ней». Думаю, вы знаете эту фразу.
Знаю и полностью подписываюсь.
Где вы сейчас, на вашем пути?
Ох!
Сложный вопрос!
Скажем, что я всё еще иду, покачиваясь и прихрамывая. Это наша общая судьба... Это возвращает нас к началу нашего разговора, к желанию быть лучше, хотя бы немного, и в процессе улучшая вещи вокруг тебя. Это амбиция — одновременно скромная и необъятная.