Фильм Матьё Кассовитца «Ненависть» начинается странной историей про раввина, который падает с небоскреба и, пролетая каждый новый этаж, говорит себе: «Пока все хорошо, пока все хорошо». К концу фильма становится понятно, что эта история об обществе. Оно падает и уверяет себя, что «все хорошо и главное не падение, а приземление».
С тех пор, как картина вышла на большой экран, прошло 17 лет. 30 лет – со времен первых мусульманских волнений во Франции. После событий 2005 года, стало казаться, что ситуация изменится, но все осталось по-прежнему: уникальный европейский коктейль из безработицы, подростков, бросающих школы, геттоизации, дискриминации и обид, которые подпитывают теневую экономику, рост радикальных настроений, гнева и насилия.
«За годы недальновидной государственной политики в отношении предместий накопилось немало проблем», – говорит делегированный министр по делам экономической и социальной солидарности Бенуа Амон.
«Государственная политика в их отношении непоследовательна и сумбурна», – считает историк Пап Ндьяе.
«Никто в действительности не хотел предпринимать какие-либо шаги, чтобы изменить ситуацию, мы продолжали латать дыры, но латать негде, а проблема так и не решена», – говорит представитель организации AcLefeu Мохаммед Мермарш.
«Местные власти могут делать все, что угодно, но если цель не достигнута, все их действия бесполезны», – уверена мэр Венизье Мишель Пикар.
Можно скрыть то ужасное состояние, в котором находятся предместья. Яркой «ширмой» могут стать планы по модернизации. Здесь в Клиши-су-Буа – одном из парижских пригородов, где 7 лет начались массовые беспорядки, охватившие затем всю Францию, за эти годы власти так ничего и не сделали. Это место приходит в упадок.
Говорит корреспондент «Евроньюс»:
«В этих башнях больше нет отопления. Не 15 дней, не месяц, а уже целых три месяца. И лифта нет. 40% безработных среди тех, кому еще нет 25 лет. Они отказываются с нами разговаривать, они больше никому не доверяют, ни журналистам, ни Франции. Они чувствуют себя брошенными на произвол судьбы».
Сотни репортажей за последние 30 лет пестрят клише. Эти предместья превратились в зоны, где царит беззаконие и косо смотрят на чужаков. Корреспондент «Евроньюс» попыталась поговорить с их жителями, но они никому не доверяют, избегают камеры и не хотят говорить.
Абдель все-таки соглашается с нами поговорить. Он родился и вырос в Клиши. Самоучка, занимается компьютерной графикой. Он считает, что корень проблем своего и предшествующего поколения нужно искать в истории Франции:
«Это как если бы Франция была моим отцом, а я ее незаконнорожденным ребенком, которого она отказывается признавать. Люди сыты этим по горло. Родители платили налоги как все, а потом их просто отодвинули в сторону. Мы были нужны им, когда они прибыли за нами, нужны, чтобы восстановить Францию после Второй мировой войны, а сейчас мы стали не нужны, хотят, чтобы мы убрались отсюда».
Большинство жителей предместий – выходцы из бывших французских колоний. Здесь не забыли историю, а бытовой расизм, изоляция, клише только усиливают обиду. В представлении большинства французов молодой человек из пригорода – араб или черный, невежда, грубиян, готовый при первом представившемся случае жечь машины.
«Обычно они мыслят так: пригород = молодой человек = капюшон = беспорядки. Но можно же носить капюшон и при этом не красть сумочки у старушек. Такой ход мыслей недопустим. Пригород всегда представляется местом, где лучше не жить, где люди несчастливы, где все безработные. Я не говорю, что в этих кварталах нет проблем и все спокойно, что тут только они одни и есть – неправильно. И если мы перестанем так думать, всем станет лучше», – рассказывает Бенуа Амон. С ним согласна Мишель Пикар: «Этими кварталами интересуются лишь, когда обстановка здесь обостряется, когда же все нормально, людям все равно. Когда уровень преступности здесь в норме, все молчат, но все меняется, когда случается что-то плохое. Я считаю, что не нужно скрывать преступность и наркоторговлю. В то же время, неправильно рассматривать пригороды только с этой точки зрения».
Апсату Си всю жизнь борется со стереотипами, она не понаслышке знает, что такое дискриминация. Апсату выросла в одном из бедных кварталов. Сейчас ей 24 и она хозяйка парикмахерской. Свой салон Апсату открыла в 17 лет. Эта сильная духом женщина категорически не согласна с тем, что люди, выросшие в пригородах, не могут преуспеть в жизни:
«Я устала от того, что на таких людей показывают пальцем как будто они прокаженные. Большим шагом вперед станет день, когда вы перестанете говорить: «Посмотри, этот предприниматель вырос в предместье, а эта бизнесвумен черная». Человек, выросший в предместье, много страдал, он знает такое, о чем люди, родившиеся на шелковых простынях, не могут себе даже представить. Я знаю об этом, потому что каждое утро видела своего отца, выходящего из дома в 6 утра, чтобы потом получить минимальную зарплату, и каждый раз он делал это с гордостью. И никогда не жаловался»
Апсату Си может и сама может служить примером. Так как же вытащить детей из порочного круга и сделать так, чтобы неудачи в школе не привели к неизбежному: преступности, легким деньгам, радикальным исламистам.
Мишель Пикар уверена, «самые важные вещи в жизни – это образование и работа». Ей вторит Мохаммед Мермарш: «Есть три приоритетных направления: школа, профобразование, работа. Они все в равной степени важны. Нужно начинать работать с детьми с начальных классов, помогать им, сделать для них все, что вы можете. Сделать так, чтобы они учились уважать правила, потому что 11-12 лет, тот возраст, когда можно изменить жизнь к лучшему и не попасть в руки к преступникам».
Французский политик Бенуа Амон пытается помочь выходцам из предместий.
«Наше министерство три недели назад заключило соглашение с mosaïc RH. Эта контора занимается трудоустройством молодежи из неблагополучных кварталов. Наша цель – 5 000 рабочих мест для молодых выпускников. Нельзя допускать дискриминации в отношении умных и образованных молодых людей. И сейчас их больше в предместьях, чем в других районах. Неприемлемо, что их не берут на работу. Потому что в результате это ведет к отчаянию и порой к насилию».
Ясно одно, за 30 лет ни французские правые ни французские левые не смогли справиться ни с проблемой неблагополучных кварталов ни с настроениями, царящими среди местной молодежи. Абдель говорит, что «давно уже перестал мечтать, так как это бесполезно».